Книга Три девушки в ярости - Изабель Пандазопулос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На ёлке звенит колокольчик… Взрослые с криком вскакивают. Дед Мороз уже за дверью. Нам надо быстро спрятаться в комнате. Слышно, как за дверью кто-то ходит взад-вперёд.
Мой брат Дитер насмехается над нами. Лотта сердится. Она не хочет, чтобы он насмехался. Он порывается что-то сказать. Она кидается на него и зажимает ему рот рукой. Они немного возятся. Она оцарапала его. У него кровь. Больше никто не смеётся. Непонятно, с чего вдруг такое. А за стеной взрослые продолжают играть в Деда Мороза.
Наконец Дитер выдаёт: «ЕГО И НА СВЕТЕ-ТО НЕТ!»
В это не верится. И вот уже слышен голос дяди Карла — тот очень громко спрашивает, все ли были послушны в уходящем году… В этот миг мне кажется, что мы все уже перестали быть детьми.
Лотта очень зла на Дитера. Или на весь мир. Она начинает трястись и раскачиваться вперёд-назад, как в приступе безумия. Ты пытаешься утихомирить её. Обнимаешь. Успокаиваешь её, всё твердишь и твердишь, что ничего страшного нет. Ты как будто давно умеешь так утешать. Как будто ты уже взрослая.
Лотта кричит. Она знает, что его нет на свете, и говорит, что хочет, чтоб он был, и, значит, он всё-таки существует. Она не хочет, не хочет, не хочет. Она продолжает верить в это. А Дитер просто дурак.
А я помню, что испугалась её. Я не хочу оставаться ребёнком. Я очень-очень горжусь тем, что знаю секреты взрослых. И вот потом, когда уже заходят распаковывать наши подарки, я играю с маленьким Гансом, как будто он отсталый ребёнок.
Ты не улыбалась в то Рождество. Ты обиделась на своих родителей за то, что они солгали тебе. Знаю, ты чувствовала себя преданной. Но не это было важно. Главным была она. Ты как будто хотела создать для неё особый мир, где воплотились бы все её мечты. Держать её за руку и не отпускать никогда.
Вот что я помню, Магда. Пыталась поточнее изобразить картины, впечатавшиеся в память. Но, едва начав рассказывать, я уже отдаю себе отчёт в том, что, когда пишу, вкладываю собственный смысл, даже, может быть, сгущаю краски. Нанизываешь слова на чувства — и вот уже выходит что-то не то. Единственное, что важно, — что ты об этом скажешь.
Я люблю тебя, Магда, подруга моя, подруга моя.
Мицо — Клеомене
Фессалоники,
3 января 1967
Дорогая Клеомена, милая сестричка моя!
Χωνια polà, Αδερφη μου![12] Этот 67-й год станет решающим для нас, для нашей страны и для всего мира, я абсолютно уверен в этом!
Наконец-то! Давно пора!
Ты ждала меня на Рождество. Знаю, знаю, Клеомена, отсюда, где я сейчас, слышны твои брюзжание и бесконечные «почему»; такое ожидание для тебя мучительно, а эта работа у французских хозяев до чего унизительна!.. Я ежедневно борюсь, стараясь найти выход, и ты должна мне верить и ещё — знать, что это оказалось труднее и тяжелее, чем предполагалось. Я тут кое-что придумал, хотя тебе это и не понравится. Полагаю даже, что ты меня возненавидишь.
Лозаннская газета
25.02.1950
Но, прежде чем бросаться седлать твоих любимых коньков, поразмысли как следует. Откажешься ты или примешь моё предложение — всё равно речь тут обо всей твоей будущей жизни. Не только о временном выходе, чтобы прекратить работать на этих идиотов, но ещё и реальная возможность — и единственная для тебя, какую мне удалось отыскать, — поступить в университет. Мама в курсе, и теперь она со мной согласна.
Но, прежде чем сказать об этом больше, чтобы втолковать тебе, каковы истинные ставки, мне следует поведать обо всём, что со мной случилось, что я узнал про нас, про папу, а о чём и сам догадался. Хотел бы я приехать в Афины и рассказать всё тебе лично. Писать довольно трудно, выходит напыщеннее и завершённее, чем на самом деле, и это пугает меня.
Я люблю тебя. Никогда не забывай об этом.
Всё произошло не так, как предполагалось. Приехав в Фессалоники, я сразу отправился на поиски старого папиного друга, Панайоти Дедеса. А он, хоть и был предупреждён о моём приезде, побледнел, как только я вошёл в его кафе. Меня часто принимают за папу. Здесь тоже, как и повсюду, люди, едва увидев меня, долго вглядывались в моё лицо с недоверием, почти с ужасом, потому что все в конце концов неминуемо бормочут одно и то же: да неужели это явился папин призрак? А я в ответ неминуемо смеюсь, потому что папа не смеялся никогда, и мой смех на время рассеивает тревогу. Ещё все спросили, не утратила ли мама былой красоты. Я не сказал им, что ты в тысячу раз красивее. Они бы мне всё равно не поверили.
В Греции всегда солнечно. Афины
Начало 70-х
Панайоти понемногу водил меня туда-сюда в поисках работы. Заработанного мне хватает, только чтоб поесть и поспать, я на подхвате повсюду, направо-налево — на кораблях, в кафе или у бакалейщиков. Но это долго не продлится. Мне нужно найти настоящую работу. В университет ходить у меня нет времени, и это бесит меня. Мне думалось, что Панайоти хоть немного мне поможет, ведь папа так в это верил. Я понял: не будет этого. К тому же они, хоть и ничего не говорят, втайне надеются, что я уйду.
Как-то вечером Панайоти пустился в рассуждения, что папа был слишком непримирим, слишком радикален и не смог вовремя остановиться. Это меня взбесило. Я ответил ему всё, что об этом думаю, — что мой отец был единственным, кто не запятнал себя отречением. Что его, с позволения сказать, товарищи на самом деле все оказались продажными подонками. Кончилось дракой. Так что теперь мы вряд ли скоро увидимся.
Знаешь, Клеомена, на самом деле папу убили не часы пыток, не эти годы заключения, — нет, он обезумел от того, что все друзья покинули его, эти коммунисты при галстуках, которые решили, что страницу пора перевернуть. Папа продолжал бороться, он так и не смог отречься от своих идеалов!
Этим летом я, может быть, поработаю на яхтах богатых туристов, которые любят круизные плавания в Средиземном море. Поскольку я бегло говорю на четырёх языках, вряд ли можно сомневаться, что мне хорошо заплатят. А на эти деньги я, может быть, смогу купить себе билет до Кубы.
А что, если тебе, сестрёнка, поехать туда со мной?
А теперь слушай! Я не смогу оплатить твоё обучение. Невыносимо знать, что ты прислуживаешь как рабыня этим тупым, мелким и самодовольным буржуям. У меня чувство, что в таких обстоятельствах тебя никто и уважать не сможет. Я искал выход — и нашёл такой, который по крайней мере убережёт тебя от самого худшего. Только он может гарантировать твоё будущее. Я ходил к свахе и объяснил ей все наши обстоятельства. Ты без приданого, свободна и горда. Тебе нужен мужчина с добрым, открытым сердцем, который позволил бы тебе поступить в университет и работать. Она, сваха эта, просто расхохоталась мне в лицо, сама понимаешь. И погнала меня вон. Тут я показал ей твою фотографию. Она покачала головой и обещала подумать, что можно сделать.
